«Je m'appelle Romeo Castellucci» — начинает режиссёр Таня Вайнштейн свой иммерсивный перформанс, а его будущие персонажи предстают в образе псов, готовых броситься на неё. Это цитата из «Ада» Ромео Кастелуччи — масштабного визуального путешествия одновременно по Преисподней, миру современной культуры, подсознанию художника и самому театру как месту страданий и потрясающих открытий. В буклете к «Аду» Кастелуччи заявил: «”Ад” — монумент боли. Артист должен платить». Отчасти «Комиссия» — как раз про боль и счастье быть художником: творить собственный мир и следить за его самостоятельной жизнью. 

Это сеанс наполовину самоанализа, наполовину стриптиза автора: Таня Вайнштейн впускает аудиторию в творческий процесс. В фойе Скорохода она начинает творить ткань спектакля из пустоты, а в его ходе незримо присутствует, оставляя за собой право вмешаться и поменять условия. В общих чертах терзающие её трудности знакомы каждому творческому человеку. Это поиск собственного места в культурном контексте, страх перед белым листом, неограниченное поле экспериментов, которое вызывает паралич, вопрос о наличии права на ошибку, соображения морали и этики, ощущение себя заложником логики повествования...

Пусть и допущенный так близко до тела творца, зритель всё же остаётся зрителем. Заявленная иммерсивность пока что остается лишь словом: карточки для голосования, с помощью которых зал выбирает предпочтительный вариант начала, с разных сторон похожих оттенков, неразличимых в темноте. Поэтому подсчет голосов с последующей сменой стиля действия кажется профанацией. Театр для Вайнштейн — Господь, а Бог любит троицу, поэтому на третьем варианте она (как бы вслед за залом) останавливается.

Начинается собственно приёмная комиссия. Её состав карикатурен: преподаватели выведены со смесью обиды и боли с нежностью и восхищением, что ли. Последние сторонний, нетеатральный человек скорее чувствует, чем понимает. Потому как понимает он в первую очередь то, что театральный вуз — это оплот необъективности, самодурства и сексизма, эйджизма и всяческого шейминга, цветущий махровым харрасментом и живущий по священному принципу «Я — начальник, ты — дурак». Это выглядит как проработка травмы: такая вот странная, но любимая семья, которая дала тебе много хорошего, но при этом немножко поломала. Проблемы системы театрального (и не только) образования обшучиваются со всех сторон, причём с какого-то момента Остапа начинает нести, и тупыми объявляются одним махом все топовые актеры и режиссёры последнего столетия, от Хаматовой и Миронова до Немировича и Станиславского. 

К слову, в спектакле много непристойных, банальных, а то и откровенно глупых шуток, и это такое guilty pleasure (кто никогда не шутит пошло, пусть первым кинет в меня камень). Интересный, кстати, эффект: я обычно очень против юмора ниже пояса, потому что считаю, что он идёт в ход, когда не получается пошутить хорошо. Но здесь он по большей части к месту — для настройки на волну интимного восприятия: «смотри, зритель, мы сочиняем всё сейчас, мы живем перед тобой, показываем тебе нечто живое и неотшлифованное и не боимся выглядеть как идиоты». Когда ты абитуриент, тебя это отчасти расслабляет. 

Собственно, иммерсивность выпадает только на долю абитуриентов — тех, кто покупает специальные билеты и садится на первый и второй ряды. Каждый из смельчаков выйдет на сцену и что-нибудь покажет (или попытается показать). Комиссии палец в рот не клади: актеры виртуозно группируются в прыжке и импровизируют, но иным «поступающим» уделяют до обидного мало внимания. Вся остальная аудитория никакой иммерсии не чувствует, зато может последить за тем, как получившие свободу зрители с недоумением и опаской ощупывают её границы: каждый последующий ведёт себя всё более раскованно. Однако ощущения эксперимента всё равно не возникает. Стреноженный традицией, находящийся в рамках конвенции «артисты-аудитория», зритель не может поверить, что от него вообще может что-то зависеть, что какие-то разрешённые ему вольности не просчитаны и не расписаны — отсюда много отзывов о преобладании «подставных» среди абитуриентов. 

Пространство сцены в традиционном театре глубоко сакрально (поэтому, например, зрителя с цветами на неё ни за что не пустят). И даже в отсутствие возвышения и бархатного занавеса она воспринимается с неким трепетом. Вайнштейн проделывает интересную штуку: сначала запускает на неё толпу непрофессионалов и десакрализует её, а потом историей об уличном артисте сакрализует обратно, уже по-новому. И получается, что священный статус театра не имеет ничего общего с иерархией и авторитетами, которые мешают таланту проявиться, а то вовсе губят его.

Это нам несколько раз показывают — как при молчаливом попустительстве большинства можно зарубить, унизить и поломать. И напоминают: нельзя позволить это сделать с собой. Забыть, что тот, кто выбирает тебя — такой же человек, который может быть ведом случаем, пристрастен, глуп или просто не прав. Что начальник — это абстракция, которой не стоит верить. И что ты дурак только если признаёшь кого-то над собой начальником, вольным взять или не взять тебя в будущее. Это прекрасный аккорд в контексте творческого процесса: ты только тогда художник, когда принимаешь на себя полную ответственность и не отдаёшь на сторону право решать за себя.

«Комиссия» — необычный, забавный и нескучный спектакль, который, тем не менее, можно рекомендовать не всем. С одной стороны, грубоватый тон и пошлый юмор могут покоробить кого-то и помешать считать смысл. С другой, тем, кому спектакль «зайдёт», наверняка захочется пересмотреть его несколько раз: импровизация действующих лиц стоит того.

Режиссёр: Таня Вайнштейн 
Идея: Давид Жарницкий 
Продюсер: Мария Румянцева 
Актёры: Егор Архипов, Владимир Кузнецов, Леонид Нечаев, Мария Румянцева 
Место: площадка Скороход