Уже десятки лет каждая постановка Романа Виктюка – целое событие для театралов. В этом году Мастер снова (в третий раз!) обратился к роману Фёдора Сологуба «Мелкий бес», который обрёл новую жизнь в стенах Дома Света. Узнаваемый стиль театра Романа Виктюка – очень пластично, на пределе натяжения эмоциональных струн. Постановка обличает человеческую суть, обескураживает зрителя и врывается, словно ураган, в мысли. Страшно, жутко, пугающе. Каждый из нас встретится со своим «Мелким бесом», а нам на одной из последних репетиций посчастливилось встретиться с Романом Виктюком и актёрами (Дмитрий Бозин, Михаил Урянский, Иван Никульча, Павел Новиков, Дмитрий Голубев), чтобы поговорить о том, почему эта работа важна, актуальна в любом столетии и на какие вопросы здесь можно найти ответы.
Роман Виктюк. Фото: Мария Никифорова
Я уже третий раз обращаюсь к этому роману, потому что в жизни не происходит перемен, всё стоит на месте. Сто лет тому назад великий драматург Сологуб всё предвидел. Он вопил в отчаянии: «Люди, остановитесь! Не убивайте друг друга», но это бесполезно.
Фото: Людмила Сафонова
В костюмах я обратился к тому, что было сто лет назад: расцвет, Малевич нарисовал черный квадрат и сказал: «Теперь искусства нет. Можете все подходить и мазать краской, это будет ваше искусство». Сейчас искусства тоже нет, но я делаю свои работы вопреки этому.
Дмитрий Бозин. Фото: Людмила Сафонова
Дмитрий Бозин, исполнитель главной роли
Фантасмагория, которая сложилась в спектакле и которую Роман Григорьевич предлагает, она очень «по мотивам» романа. Это ассоциативный ряд разбитого зеркала – вы просто раскраиваете всё сюжетное, слова не принадлежат говорившим их в романе героям, ты думаешь о чем-то, а эти мысли другой герой озвучивает. Вот вы сейчас видите обои (декорации – прим.ред). Это те самые обои, которые ненавидел Передонов в квартире своей хозяйки и вечно их пытался изуродовать. В результате, ненависть к обоям и ко всему мирозданию постепенно превращает его в таракана под обоями. Как говорил Оскар Уайльд: «Либо я, либо эти обои». И, как всегда в жизни, победили обои. Мы с самого начала спектакля встречаем Передонова уже в виде такого тараканьего существа. Следовательно, всё, что происходит дальше – это просто подсознание таракана.
Фото: Людмила Сафонова
Но, конечно, отзвуки света вы увидите. Например, в отношениях с Варварой очень, очень внутри, они есть. Есть в его восприятии Людмилочки и в том, что Передонов боится этого парня, этого светлого мальчика, хочет его уничтожить. Я вижу очень серьезную перекличку с многими нашими спектаклями и с философией в будуаре Маркиза де Сада, когда все эти якобы свободные герои при первом упоминании слова «любовь» превращались в пауков, которые хотели сожрать того, кто это произнес. Потому что это слово для них опасно, как луч света, падающий на паучье царство. И вот они сразу прячутся под обоями.
Фото: Мария Никифорова
У нас, кроме обоев, много велосипедов… Оказалось, что можно ехать по небу, лежа на полу, лежа на небе, ехать по нему, вы сами видите, что это и море, и небо, и большая жизнь какая-то афинская. С афинской любовью. Ну и легкость, с которой Саша Пыльников катается на велосипеде, она бесит Передонова, эта беззаботность его мучает, и в данном случае велосипед становится для Передонова орудием пытки.
Фото: Мария Никифорова
Когда я создавал образ Передонова, мне было интересно найти, где он трезв настолько, чтобы зритель почувствовал с ним соединение. Где он предполагает какую-то правду и где мы можем ему... вот не люблю это слово «сочувствовать», не люблю и думаю, что вряд ли мой герой вызовет сочувствие, хотя вдруг... Скорее, понимание, потому что в данном случае, к ужасу моему, я понял, что не так далек от нас Передонов.
Фото: Людмила Сафонова
Мы все всегда внутри себя кого-то подозреваем, просто он это озвучивает и называет ясными символами, и в конце концов доходит до этой фазы, когда «солнце за тучи ушло, подглядывало, небось». Мы, на самом деле, точно такие же во многом. Вот вроде бы у нас и погода хорошая... и, как писалось у Гайдара, «и все бы хорошо, да что-то нехорошо».
Роман Виктюк и Иван Никульча. Фото: Людмила Сафонова
Это произведение – сегодняшний день. Мне самому интересно, что же вынесет зритель со спектакля. Я думаю, первые показы будут безумно «острыми», но как любой другой спектакль, он со временем наберёт новые обороты, смыслы. Роман Григорьевич много закладывает сюда – мы порой сами не знаем, насколько. Он знает больше, чем мы. Многое объясняет, но что-то оставляет артисту, чтобы он домыслил. Это гениальная работа режиссера – оставлять актёру свободу.
Фото: Мария Никифорова
Потрясающее воплощение, на мой взгляд, у Димы Бозина, потому что я не мог представить, что он может быть таким одновременно привлекательным и отталкивающим. Тяжелейший роман, очень страшный, и Дима умудряется его создать таким двояким – нет черного и белого. Роман Григорьевич умудрился сделать произведение, над которым можно подумать зрителю и самому сделать выводы. То есть, он не дает ответа на вопрос.
Фото: Людмила Сафонова
Для себя я в этой работе просто пытаюсь найти соприкосновение с сегодняшним днем. Все больше таких людей, которые существуют в инфернальном сознании, в таком подземном, темном мире, они в нем существуют и не собираются вылезать. Роман Григорьевич проецирует то, что происходит вокруг, на сцену. И я понимаю, что он взял этот материал, потому что Передонов жив и процветает. И все это темное, к сожалению, сейчас набирает огромную силу. Как Тарковский говорил: «искусство закончится тогда, когда люди научатся нормально существовать друг с другом». У нас искусство не закончится еще миллион лет.
Фото: Людмила Сафонова
Искусство отражает жизнь. Оно не должно никого учить, оно не должно давать «моралитэ», не должно играть какую-то ложь, потому что в жизни очень редко происходит сказка. А «Мелкий бес» – это тоже сказка, но страшная – про бабу-ягу, только для взрослых. Нам, взрослым, страшно, потому что мы смотрим про настоящую бабу-ягу, про настоящих монстров, которые уже не выдуманные, а вполне реальные и очень сильные. А светлые сказки... они, наверное, в мечтах останутся.
Фото: Людмила Сафонова
Я исполняю роль Володина, по всем правилам актер должен быть адвокатом своей роли. Как адвокат, я могу его оправдать. Поступки, которые там совершаются мне абсолютно не интересны, но приходится становиться плохим человеком, «редиской», как и все эти персонажи. Отрицательные роли всегда намного интереснее. Мы же все думаем, что мы хорошие люди и когда мы играем хороших персонажей, себя с ними отождествляем. Никто же не отождествляет себя с плохими людьми, хотя всегда всё наоборот. То есть в нас, в каждом человеке внутри столько гнилья, грехов, пороков, но это все стараются скрывать. Интересно не побояться открыть все эти плохие вещи зрителю.
Фото: Мария Никифорова
Грязь есть в каждом человеке. Не надо бояться признаться в этом и нужно постараться исправить свои ошибки, по крайней мере, попытаться вести себя по-честному. Зритель должен увидеть себя. Любой спектакль – это история, где показывают, что хорошо, а что плохо. Должно быть страшно на сцене, должно быть страшно в зале, должно быть страшно всем зрителям, потому что мы сами живем в этом мире, мы рождены с грехом. Просто кто-то старается устранить, изжить этот грех за счет самообразования, религии, науки, всего, чего угодно. А есть люди, которые культивируют в себе это – депрессии, уныние не из-за того, что с человеком происходят какие-то страшные события, а потому что он лелеет в себе эти пороки.
Фото: Мария Никифорова
Мы очень часто уходим от проблем, которые в нас есть, или забываем или стараемся забыть. Увлекаемся социальными сетями, кино, модой, потреблением. А когда ты приходишь на репетицию, то вспоминаешь, что не надо уходить от этих проблем, их надо решать. Кто в церковь идет, кто в искусство, кто в науку, кто звонит маме и говорит: «мама, прости, что я тебе такого наговорил».
Фото: Людмила Сафонова
Михаил Урянский, тот самый «Мелкий бес».
В моей роли самое главное – это найти зоны, где я вылезу из себя, действительно стану этим существом. Пока у меня есть еще швы, я чувствую, что в какой-то момент переключаюсь, здесь я уже не бес, а Миша. Я будто попал в книгу, словно инородное существо бегаю по строчкам, прыгаю со страницы на страницу, возвращаюсь обратно. Но когда все сложится, когда будет цельная картина, тогда я скажу, что я изменился.
Фото: Мария Никифорова
Персонаж даётся мне тяжело, потому что я не всегда понимаю, как я существую, что я делаю в этот момент. А самое интересное, что тут и не нужно понимать, тут больше на ощущениях. Он присутствует среди нас, питается нашими слабостями и подталкивает к совершению еще худшего, чтобы ему было, чем питаться.
Фото: Мария Никифорова
С пластикой мне проще справляться, потому что есть что-то бесовское в моей. Она не такая выточенная, грязная, я люблю такую пластику. Роман Григорьевич тоже любит. Он часто замечания делает: «не танцуй, балет не делай». Движение должно выливаться, оно должно быть спонтанным, только что здесь родившимся.
Фото: Мария Никифорова
Самое сложное в роли – найти кайф, но знать границу. Потому что есть постановка, есть Виктюк, который точно следит за этим, есть вкус, стиль, этика спектакля и ее нельзя нарушать, превращать в балаган. Поэтому нужно найти эту свободу в этих границах, в этих рамках.
